Прометей. Архетипический образ человеческого бытия | Карл Кереньи
1 600 pуб.
Добавить в корзину
В наличии: 0
шт.
Прометей — это бог, укравший огонь с небес и даровавший его людям. В наказание Зевс приковал его к скале, на которой орёл постоянно терзал ему печень, пока его не освободил Геракл. Для греков миф об освобождении Прометея отражал изначальный закон существования и судьбу человечества.
Карл Кереньи изучает историю Прометея и сам процесс мифотворчества как отражение архетипической функции, пытаясь понять, как эта древняя легенда приобрела всеобъемлющее значение сначала в воображении греков, а затем в западной традиции романтической поэзии. Кереньи прослеживает миф от Гесиода и Эсхила до его развития у Гёте и Шелли; он переходит к рассмотрению мифа с точки зрения юнгианской психологии, считая его архетипом человеческого бесстрашия, указывающего на трансформацию страдания в таинство жертвоприношения.
ИЗ ВВЕДЕНИЯ:
Данное исследование, подобно другим моим книгам, посвящённым детальному изложению греческой мифологии, богов греков, героев греков делает акцент на мифологических аспектах греческой религии. В серии монографий, посвящённых архетипическим образам в греческой религии, это исследование является первым, в нём делается ещё больший акцент на том аспекте, который вышеупомянутые работы рассматривают только в неявном виде. Это были «экспериментальные попытки возвести мифологию греков назад, по меньшей мере, ввести её в некоторое пространство, в её изначальную среду, к мифологическому «рассказыванию историй»». Рассказывание историй действует в языковом измерении, в аспекте «слова», поскольку язык греков находится под воздействием этого особого вида нарратива, имеющего дело, главным образом, с богами и героями, с мифосом, «словом», мифологией, «рассказыванием историй».
Однако «слово» и «рассказывание историй», миф и мифология обладают своим полноценным значением только в обширном измерении бытия, бытия как целого, в аспекте отношения греческого бытия и греческой мифологии. Более того, благодаря их формам как историям, мифы – были ли они записаны или нет – являлись частью греческой литературы. Как литературные работы они изучались, главным образом, классическими филологами и, поскольку воплощались в произведениях искусства, классической археологией. Цель, которую я имею в виду – классическая образованность, подходящая в своих изысканиях к греческой науке и римскому бытию ближе, чем это является её формальной задачей. Значение мифов, где бы ни происходило описываемое в них в живой ситуации — именно не как произведений литературы, но в том, что они призваны делать с самим человеческим существованием. Споры о том, как это было у греков — вовсе не пустые гипотезы: важная роль мифологии, непрекращающееся пересказывание мифов в греческой литературе и искусстве, не могут быть объяснены только «любовью к рассказыванию историй». Если бы это было фактом, греческая литература достигла бы большей плодотворности именно в чисто человеческой тематике, чем она это сделала.
Карл Кереньи изучает историю Прометея и сам процесс мифотворчества как отражение архетипической функции, пытаясь понять, как эта древняя легенда приобрела всеобъемлющее значение сначала в воображении греков, а затем в западной традиции романтической поэзии. Кереньи прослеживает миф от Гесиода и Эсхила до его развития у Гёте и Шелли; он переходит к рассмотрению мифа с точки зрения юнгианской психологии, считая его архетипом человеческого бесстрашия, указывающего на трансформацию страдания в таинство жертвоприношения.
ИЗ ВВЕДЕНИЯ:
Данное исследование, подобно другим моим книгам, посвящённым детальному изложению греческой мифологии, богов греков, героев греков делает акцент на мифологических аспектах греческой религии. В серии монографий, посвящённых архетипическим образам в греческой религии, это исследование является первым, в нём делается ещё больший акцент на том аспекте, который вышеупомянутые работы рассматривают только в неявном виде. Это были «экспериментальные попытки возвести мифологию греков назад, по меньшей мере, ввести её в некоторое пространство, в её изначальную среду, к мифологическому «рассказыванию историй»». Рассказывание историй действует в языковом измерении, в аспекте «слова», поскольку язык греков находится под воздействием этого особого вида нарратива, имеющего дело, главным образом, с богами и героями, с мифосом, «словом», мифологией, «рассказыванием историй».
Однако «слово» и «рассказывание историй», миф и мифология обладают своим полноценным значением только в обширном измерении бытия, бытия как целого, в аспекте отношения греческого бытия и греческой мифологии. Более того, благодаря их формам как историям, мифы – были ли они записаны или нет – являлись частью греческой литературы. Как литературные работы они изучались, главным образом, классическими филологами и, поскольку воплощались в произведениях искусства, классической археологией. Цель, которую я имею в виду – классическая образованность, подходящая в своих изысканиях к греческой науке и римскому бытию ближе, чем это является её формальной задачей. Значение мифов, где бы ни происходило описываемое в них в живой ситуации — именно не как произведений литературы, но в том, что они призваны делать с самим человеческим существованием. Споры о том, как это было у греков — вовсе не пустые гипотезы: важная роль мифологии, непрекращающееся пересказывание мифов в греческой литературе и искусстве, не могут быть объяснены только «любовью к рассказыванию историй». Если бы это было фактом, греческая литература достигла бы большей плодотворности именно в чисто человеческой тематике, чем она это сделала.
